Петроградская школа прапорщиков инженерных войск
накануне 25.Х.1917 года, ее участие
в защите Зимнего дворца
Из личных воспоминаний курсового офицера поручика Н.А. Скородинского
Кругликов Валерий Вячеславович
Введение
25 октября 1917 года в нашей стране произошла смена власти, - Керенский Александр Федорович, глава Временного правительства практически бескровно уступил ее Владимиру Ильичу Ульянову ( Ленину ).
Долгое время эпизод взятие Зимнего Дворца мы воспринимали преимущественно по фильму Сергея Эйзенштейна, когда поток людей вливается через арку генерального штаба на Дворцовую площадь и под непрекращающийся пулеметный и ружейный огонь сносит баррикады, за которыми находятся юнкера и офицеры.
Как ни странно первоисточников об этом событие очень мало.
До сих пор ведутся споры о количестве защитников и штурмующих, да и вообще, - был ли этот штурм в реальной истории ?
В данном материале рассматриваются воспоминания Николая Александровича Скородинского, - подпоручика Школы Прапорщиков Инженерных Войск, которая в полном составе участвовала в защите Зимнего Дворца. Описываемые события относятся к последним дням работы школы перед октябрьскими событиями, и к самой защите Зимнего Дворца.
Эти материалы входят в группу неизвестных документов касающихся обороны Зимнего Дворца, которые мне удалось обнаружить в архиве Библиотеки Фонда Русского Зарубежья1.
Предлагаю рассмотреть воспоминания Н.А.Скородинского отдельно, без привязки к другим источникам, как показатель настроений определенных сословий в России перед октябрьскими событиями.
Кратко об авторе.
Николай Александрович Скородинский родился 02.12.1892 году в Одессе. Окончив курс классической гимназии, поступает в 1915 году в Николаевское Инженерное Училище в Петрограде, где заканчивает ускоренный курс в звании подпоручика. Далее его направляют курсовым офицером в Школу Прапорщиков Инженерного училища, в составе которой он и участвует в защите Зимнего Дворца.
I.Школа Прапорщиков Инженерных Войск перед октябрьскими событиями. Начальник школы, курсовые офицеры, юнкера.
Школа Прапорщиков Инженерных Войск была расположена по адресу: Кирочная, дом 8 в немецкой гимназии: «Annen Shulle».
Поскольку школа была образована в связи с надобностью военного времени и до этого располагалась в пригородах Петрограда где сильно разрослась, то размещение в стенах классической гимназии оказалось для нее тесными. В особенности это коснулось спальных мест, - юнкерам приходилось спать на двух ярусных кроватях.
После февральской революции на должность руководителя школы назначают одного из ее преподавателей, - полковника Ананьева Александра Георгиевича2, который впоследствии возьмет на себя оборону Зимнего Дворца.
Его внешность и манеры со слов Н.А.Скородинского были совсем не военные, - усы, окладистая небольшая борода, некая склонность к полноте, больше придающая ему схожесть с купцом, чем военным.
Офицерский состав был разный, это связано с военным временем. В состав курсовых офицеров входят молодые люди только что окончившие ускоренные курсы3,офицеры с фронта, а также пожилые люди, призванные из запаса.
По словам автора наиболее отталкивающей и в тоже время примечательной фигурой был капитан Лейман, человек около 40 лет, морально и физически не чистоплотный. Это знаток многочисленных скабрезных анекдотов, любитель женского пола; отличала его и некая физическая черта, - своеобразно выбрасываемые при ходьбе ноги. В связи с этим на капитана Леймана юнкера сочинили стихи, автор их приводит по памяти:
«Со взводом первым важно ходит
Походкой странной капитан
Он ночью дам к себе приводит
А днем всегда немного пьян»
Примером иного поколения являлся одноклассник Николая Александровича, поручик Николаев, - румяный молодой человек с вздернутым носом, чем то похожий на императора Павла. Он прославился своей фразой: «После команды «смирно», - никаких разговоров ! Замри и не шевельни мозгой !»
Дает Скородинский описание и Синегуба Александра Петровича, воспоминания которого о защите Зимнего Дворца являются единственными известными воспоминаниями очевидцев из рядовых защитников, изданными еще в «Архиве Русской Революции».
Александр Петрович Синегуб был родственником начальника школы и переведен в нее на должность адъютанта школы вероятно по его протекции.
Светлый шатен среднего роста со всегда бледным лицом, легко возбуждаемый, экспансивный и резко эмоционально реагирующий на происшествия, которые его затрагивали, - так его характеризуют Скородинский. Он мог повысить голос на солдат-писарей или юнкеров, поскольку личные эмоции у него часто доминировали над разумностью. Очень многие говорили, что он наркоман, но фактов подтверждающих это не было.
Дает автор воспоминаний и перечень офицеров ( что важно при исторической реконструкции событий), которые принимали участие в защите дворца, это: капитан Галиевский, поручик Синегуб, поручик Мейснер, врач училища Ипатов Константин Вячеславович, поручик Лофицкий и естественно полковник Ананьев.
Последнего автор характеризует, как доброго, снисходительного и умного человека, который ко всему был достаточно богат. Любопытен случай, который пересказан со слов Ананьева. Будучи начальником инженеров Западного фронта, ему пришлось построить на 21 версту мостов, но он не смог отчитаться в деньгах по всем тонкостям контролирующих органов. К нему прислали ревизора, и выведенный из себя Александр Георгиевич вырвав из рук последнего сметы, со словами: «Я оплачу все из собственных средств» выкинул их в корзину для бумаг. Ревизор был напуган, поскольку сумма, по которой должен был отчитаться начальник инженеров Западного фронта, была более 4000 рублей, что по тем временам было немыслимыми деньгами.
Особенно примечателен, следующий случай, который очень хорошо характеризует не только уровень ускоренного выпуска школы прапорщиков инженерных войск, но и уровень руководства школы, в частности полковника Ананьева Александра Георгиевича.
Произошло это при очередном майском выпуске юнкеров 1917 года, происходящем по старым имперским правилам, - когда юнкерам выдают достаточно большую сумму денег на пошив обмундирования и прочие «подъемные».Деньги они получали накануне производства и как раз в эту ночь автор воспоминаний был дежурным по школе.
Около 4 часов утра к нему вбежал взволнованный дежурный по училищу и сообщил, что только что застрелился один юнкер. Тут же вызвали доктора Ипатьева. Пока доктор ехал к училищу выяснили, что, получив выпускные деньги юнкера, сели играть в карты и один из них начисто все проиграл. В полном отчаянье он решил застрелиться.
К счастью пуля, всего скорее по незнанию, а так же в силу серьезности ситуации и его нервов лишь скользнула по ребрам, вызвав царапину и потерю сознания.
Сообщили об этом начальнику школы по телефону, а Скородинский, как дежурный офицер, написал рапорт с заключением врача.
Приняв утром рапорт о происшествии, Ананьев попросил прислать ему пострадавшего для беседы, что и было сделано.
Через несколько часов к Скородинскому уже освободившемуся от дежурства пришел юнкер и рассказал историю беседы с полковником Ананьевым.
Последний долго общался с юнкером, обвиняя того в том, что он не любит жизнь и впадает в уныние от любого расстройства, что нельзя быть таким, -нельзя терять силу духа от незначительных проблем.
После этого разговора он открыл ящик и вручил юнкеру проигранную сумму денег из собственных. Пострадавший показал эти деньги в знак правдивости.
Позже Ананьев собирал офицеров в связи с данным случаем и просил всех не пускать ему ход, что бы не погубить будущее выпускника, поскольку такие случаи карались очень серьезно.
II. Митинг в школе. Путь в Зимний Дворец: утро 25 октября.
В этот день было достаточно пасмурно и холодно, но не сыро.
Ночью были заморозки и солдаты Петроградского гарнизона, как осадившие Зимний Дворец, так и без дела, шляющиеся по улицам жгли костры. Особенно много их было на Марсовом поле.
Перед тем, как выйти к Зимнему Дворцу в школе был проведен, как полагается митинг. И хотя митинговали, как было принято с шумом и многочисленными ораторами все были настроены единодушно, - за войну до победного конца над Германией и осуждение большевиков, как врагов революции слева.
Лесом рук при голосовании была принята резолюция: «Во исполнение приказа Штаба Округа, - идти всей школой в Зимний Дворец на защиту Временного Правительства»
Были, конечно, выступления юнкеров, настроенных пробольшевистки, например выступление юнкера Вигдорчика, окончившему свою речь словами: «…никакой поддержки обанкротившемуся Временному правительству, сплошь состоящему из министров-капиталистов!»4
После принятия резолюции выступать на стороне правительства Керенского, школа довольно быстро построилась, что бы отправиться строевым шагом поротно к Зимнему Дворцу. Причем многих офицеров не оказалось на месте по разным «уважительным» причинам. Так, например курсовой офицер Хренов прострелил себе палец «случайно» из револьвера перед самым походом к Зимнему.
Это было в 11.00 утра, после чего, как было сказано выше школа построившись во дворе Кирочной, вышла на Фурштатскую и дойдя до Литейного повернула на право, где дошла до Невы; затем у Литейного моста повернула на лево по набережной мимо Летнего сада и Марсова поля по Миллионной улице вышла на Дворцовую площадь.
В то время ходило выражение: «Хоть индюка дайте в правители, но только с сильной властью и умного.»
За прошедшие полгода после февральской революции, горожане уже отвыкли от вида дисциплинированных солдат и смотрели на юнкеров с восхищением, подбадривая их криками, - к подтверждению автор приводит слова извозчика, который сказал, смотря на них: «Ай да молодцы…»
Были, правда и злобные крики, так автор воспоминаний приводит слова матроса, который находился среди группы подозрительных людей: «Шкуры! Их хлебом не корми, дай только промаршировать!»
III. Организация обороны Зимнего Дворца. Уход Михайловцев. Уход Уральских казаков. Первые выстрелы. Переговоры. День, вечер 25 октября.
Во Дворце уже находились школы прапорщиков пехоты, - две Петергофских (1-я и 2 –я) и одна Оранинбаумская, так же юнкерская школа Северного фронта.
Множество юнкеров постоянно митинговали, то поротно, то повзводно, то всей школой.
По приходу к последней ставке Временного Правительства, полковник Ананьев отрядил четырех юнкеров для связи с генеральным штабом, поскольку иной организационный силы не было.
В Зимнем Дворце оказались и ударницы, которых автор позже видел на баррикадах и во дворце. Их количество определялось как 60-70 человек, что соответствует и другим источникам, по которым там была лишь часть ударниц.
Далее Скородинский дает в качестве их командира Бочкареву, что являться уже ошибочным, поскольку достоверно известно, что там ее не было.
Если юнкерами была образована некая оборона вокруг дворца, то со стороны осаждающих был лишь редкий и беспорядочный огонь ( см.план ).
Наиболее сильный велся из под арки Генерального штаба.
Около часа дня со слов автора подошла артиллерия из Михайловского артиллеристского училища ( четыре орудия ), которая вызвала волну восторга, поскольку со стороны Невского периодически въезжал броневик, которому осаждающие ничего не могли противопоставить. Но, к сожалению, буквально через час артиллерия собралась и ушла, по словам нескольких юнкеров, которые остались, командир их батареи получил приказ из училища о ее возвращении.
Версия малопригодная для правды, поскольку командир училища находился под началом Начальника Штаба Округа и выполнял только его приказания. Скородинский считает это или провокацией или что более вероятно, командир батареи просчитал все их шансы и решил не губить юнкеров и таким образом увел их.
В итоге ко второй половине 25 октября защитники Зимнего Дворца потеряли артиллерию, что серьезно повлияло на их моральный дух.
Были в Зимнем Дворце и казаки, около ста человек. Пулеметная команда Уральцев. Держались они особняком, ни с кем не общаясь, скептически смотря на юнкеров и ударниц.
Когда начальник обороны дворца созвал всех командиров частей для утверждения плана обороны согласно схеме, присутствовал на этом собрании и командир казаков. Он был единственный кто, критически отнеся к этому плану, и свое выступление начал словами: «Гладко пишут на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходишь.» Дальше он говорил о том, что казаки не обеспечены патронами, что состав защищающих дворец слишком мал и неопытен, что на Штаб Округа рассчитывать нельзя, а окружающая обстановка им неизвестна, к тому же они оторваны от всего мира. Полковник Ананьев выразил удивление, почему же казаки так пессимистично настроенные явились и что же тогда он, как командир казаков предлагает в таком случае?
Офицер смутился и сказал, что в ближайшие полчаса он все изучит, посоветуется со своими стариками и тогда выскажет свое мнение. Но высказать свое мнение он так и не смог, поскольку казаки так же, как и Михайловцы оставили дворец. Причем уходили они не строем, а каждый по отдельности, не отвечая на вопросы и возмущение юнкеров.
Важны воспоминания, касающиеся парламентеров, которых отправили осаждающие к воротам дворца для переговоров с членами временного правительства.
Первый парламентер, которого автор не видел лично и который общался лишь с юнкерами находящимися у садика напротив Адмиралтейства, появился с наступлением сумерек.
Взводный юнкер и двое рядовых останавливали машины, которые пытались проехать по набережной, объясняя, что тут проехать невозможно, и набережная перекрыта баррикадой.
Когда почти стемнело, подъехал автомобиль и остановился в 15 метрах от ограды, юнкера подошли к нему, после чего произошел не услышанный из-за расстояния диалог. Когда автомобиль развернулся и уехал, взводный юнкер сообщил, что его поставили в известность, что если через пятнадцать минут Дворец не сдастся, то по нему откроет огонь крейсер «Аврора». Далее юнкер добавил от себя, что клянется, что это был сам Троцкий, так как он его видел неоднократно на митингах.
Более интересными оказались парламентеры, которые появились уже поздно вечером.
Вот как их описывает автор, - двое были одеты как рабочие или под рабочих, все время молчали и держали руки в карманах пальто, всего скорее пряча там оружие. Третий же запомнился звучной фамилией Антонов-Овсеенко, а так же своим видом, - грязное пальто, неряшливая шляпа с опущенными полями на которых были толи перья, толи шерсть наводя на мысли о том, что в этой шапке спала кошка. Сам хозяин был небрит, с опущенными вниз усами, явно еврейской наружности. Его спутники молчали, он же представившись членом революционного совета, говорил о том, что весь Петроградский гарнизон перешел на их сторону, что даже матросы поддерживают их, что Зимний Дворец окружен и сопротивление бессмысленно.
Скородинский передал его адъютанту коменданта и больше его не видел.
Вспоминает Николай Александрович и еще один эпизод, который перекликается с тем, что пишет Синегуб в своих мемуарах, посвященных Защите Дворца.
Проходя мимо кабинета Временного Правительства, он увидел стоящих в дверях министров, а перед ними офицера их школы, который выговаривал им следующее: «Вот Вам Господа результат Вашей политики, не хотели вовремя решительными мерами уничтожить большевизм, так вот он теперь нас всех уничтожит; почему Вы не осадили в свое время Смольный, а ждали пока Вас тут осадят?» Министры растеряно слушали, и кто-то робко возразил: «Но кто же знал господин офицер…».
Чем ближе к вечеру, тем тяжелее было. Усилилось присутствие вокруг Дворца подозрительных элементов, обстрел стал более активный.
Внутри дворца один за другим ползли различные «утешительные» слухи, от того, что купечество, отцы города и дума идут к ним, собирая по дороге народ для помощи, то о том, что необходимо продержаться до утра, когда придут вызванные с фронта верные части.
Пробирались во Дворец и добровольцы, но они к сожалению не могли пополнить тающий гарнизон, который становился к ночи все меньше.
Ситуация не контролировалась и юнкера уходили из Зимнего Дворца.
Одного из добровольцев принимал лично Николай Александрович. Он стал его расспрашивать, - кто он такой и есть ли у него документы, на что ему ответили: «Неужели Вы думаете, что если бы я был провокатором, то сам бы явился сюда и общался бы с Вами?»
В основном приходили офицеры, некоторое количество студентов.
С наступлением темноты пошла неразбериха: руководство прекратилось, связь до того плохая исчезла совсем.
При организации защиты план Дворца достать не удалось, он же имея множество выходов, которые не могли перекрыть осажденные, медленно наполнялся проникающими в него солдатами и матросами.
Не лучшую роль сыграл, и лазарет Дворца где лечили солдат, многие из которых давно вылечились и приходили туда лишь поесть и поспать. Находился лазарет на третьем этаже. Школьный врач Ипатьев, который сразу по прибытию посетил его, сообщил, что многие из них вполне здоровы и более того, настроены довольно решительно и пробольшевистки, выступая за мир без аннексий и контрибуций.
Результатом этого стало то, что ближе к часу ночи юнкера находящиеся на постах внутри дворца стали доносить, что появились группы солдат, которые выдают себя за солдат из лазарета и имеющие с лазаретом свободную связь.
Тут Скородинский приводит случай, который оказался довольно необычным и значимым для него этой ночью.
Он дежурил в одном из вестибюлей, когда туда ворвалась группа матросов, - не более десяти человек. Юнкера бросилась с винтовками наперевес на них, один из взводных поднял револьвер и попытался выстрелить в матроса, который бежал впереди других. Руководствуясь со слов автора «интелегентской бесхребетностью» Скородинский отвел револьвер целившегося в грудь матроса со словами» «Вы с ума сошли !».
Матрос оказался крестьянином с Вологодской области, блондин с голубыми глазами и мягкими чертами.
После того, как нападавших арестовали и отвели в помещение, выделенное для арестованных ( где уже находились другие ворвавшиеся и пойманные в других частях ), Скородинский угостил его папиросой и мирно с ним побеседовал. Он объяснил, что никакого мира немцам не нужно и то, что сейчас происходит только им на пользу. Матрос отвечал бойко, но заученно, что им война не нужна, ни русским, ни немецким крестьянам, что нужна она лишь помещикам и капиталистам и все в таком же наивном и пропагандистском плане.
IV. Падение Зимнего Дворца. Путь к дому. Ночь 26-го октября.
Через некоторое время, ближе к часу ночи, раздались выстрелы и крики толпы, - коридоры были полны народом, стоял кислый запах пороха. Растерявшись, Николай Александрович, видит нескольких юнкеров из своей школы, к которым и подходит. У всех юнкеров и в том числе у него в руках винтовки.
В это время к ним сзади подходит офицер с золотыми погонами в звании штабс-капитана, обратившись к Скородинскому, как к главному в их группе, он говорит, что все кончено, Дворец пал и требует, что бы он и юнкера оставили оружие.
Прислонив там же в коридоре к стене винтовку, он уходит к главному входу. На него не обращают внимания и уже при выходе, на частично разобранной баррикаде его задерживают, окружив несколько солдат: «А-а гад, паразит!»
Сильный удар сзади в левое плечо, прикладом винтовки.
Его спасла случайность, очень похожая на чудо, - рядом оказался матрос, от которого автор так недавно отвел пулю и с которым он беседовал меньше часа назад.
Матрос поднимает наган и говорит: «Буду стрелять в любого кто тронет поручика, мне приказано доставить его в штаб революции» далее он наклоняется и продолжает уже только для Скородинского, «Ну, господин поручик, Вы меня спасли, теперь я буду Вас спасать от наших ребят. Давайте буду Вас буксировать к дому…»
Они пробираются через площадь всю заполненную людьми, которая становиться все гуще и гуще. Идут по Миллионной, пересекают Марсово поле, полное солдат, матросов и вооруженных рабочих и по мосту через Лебяжью Канавку направляются по Пантелеймновской улице к Литейному и затем на Фурштатскую, в начале которой жил Николай Александрович Скородинский, - в доходном доме принадлежавшем школе Annen Shulle.
В самом начале пути, Михаил Рожин говорит автору: «Вот делай революцию с нашим народом: Вы видели, как ребята набросились на грабеж? Разве теперь это надо?»
На Пантелеймновской улице они встречают очень странный отряд, который выбивается из духа того времени. Отряд движется достаточно тихо, прижимаясь к стенам домов по всем правилам боя в городских условиях.
Со слов автора данный отряд шел на помощь осаждавшим дворец и был не в курсе того, что его уже захватили.
Доведя до дому на Фурштатской ( было уже три часа ночи ), матрос передает свою визитную карточку, - дешевая карточка, которую изготавливают в кинематографах, - «Михаил Рожин» стояло на карточке и выше бронзовый голубок, который несет в клюве письмо.
«Заходите ко мне в экипаж, если что повидаемся», говорит на прощание Рожин автору. Пожав друг другу руки, и расцеловавшись, они расстаются.
Через неделю Николай Александрович с женой пытается навестить Рожина, отправившись к нему во флотский гвардейский экипаж, помещавшийся на Пряжке. Увидеть его не удается, и дежурный моряк сообщает, что все казармы пусты, поскольку все моряки ушли на какой то фронт.
V. Заключение.
На основании записей Николая Александровича невозможно дать полный анализ этого события, поскольку он был рядовым его участником. Но «детали изнутри» на мой взгляд, намного вернее дают оценку ситуации, ее причины, чем глубокий анализ сверху.
1 Сейчас эти документы находятся в состояние обработки, которая еще не закончена из-за большого объема фактического материала и связью со многими уже известными воспоминаниями, как со стороны будущего Белого Движения, так и со стороны будущих представителей Советской Власти.
2 Александр Георгиевич Ананьев родился 20 февраля 1878 года, в Черниговской губернии. Получил образование в Новозыбковском реальном училище, Николаевском инженерном и Николаевской инженерной академии, по окончании которой в 1904 году произведен в штабс-капитаны с переводом в военные инженеры. В 1904 году назначен в распоряжение начальника инженеров Туркестанского военного округа. В 1906 году произведен в капитаны. В 1911 году зачислен в запас инженерных войск, а в 1913 году уволен из запаса в отставку. Кавалер ордена Св. Станислава 3 степени.
Женат был на княжне Анне Николаевне Енгалычевой.
До октябрьской революции – начальник инженерной школы прапорщиков в Петрограде. Полковник. При штурме Зимнего дворца в 1917 году – начальник его охраны (или комендант).
В 1930 году проживал в Самарканде, где собирался сделаться скромным наблюдателем жизни, писать мемуары, давать уроки. Был арестован и в 1931 году из Ташкента едет с уполномоченным ОГПУ и тремя стрелками в Карелию на строительство Беломорско-Балтийского водного пути
Ананьев Александр Георгиевич становится заключенным Белбалтлага. Здесь несмотря на свой преклонный возраст он с юношеским напором, не щадя сил и здоровья, борется за досрочное окончание ответственных сооружений Северного склона Белморстроя. Инженерный опыт помогал Александру Георгиевич в решении сложных задач, которые вставали перед строителями Белморстрая. Вскоре он становится начальником работ, получает высокое звание значкиста «Строителя Белморстроя» и срочное освобождение.
После окончания Беломорско-Балтийского канала Ананьев Александр Георгиевич приезжает на строительство канала Москва – Волга начальником работ в Волжский район.
Март 1934 года, развернулись работы по созданию перемычки на Иваньковской плотине, которая во что бы то ни стало должна быть закончена до наступления весеннего паводка. Работами по созданию перемычки руководил Ананьев Александр Георгиевич. За короткий срок, всего за полтора месяца, каналоармейцы по его руководством соорудили перемычку в полтора километра длиной до отметки 119 метров, а в головной части - 120 метров.
А через год, 5 марта 1935 года, Александр Георгиевич Ананьев скоропостижно скончался. Смерть застала Ананьева на боевом посту, когда он до последней минуты руководил аварийными работами по подготовке к весеннему паводку.
3 также как и автор записей
4 Трагична судьба данного юнкера.После наступления Советской власти происходило повсеместное разоружение училищ. Пришли и на Кирочную, 8 в которой уже не осталось юнкеров, - все разъехались, кроме сочувствующих большевикам под руководством Вигдорчика. Когда солдаты пришли, то первого кого они увидели идущего к ним по коридору, так это его. Они окружили его и один из солдат, выстрелил ему в грудь из револьвера. Подоспевшие юнкера и солдаты нестроевой команды объяснили пришедшим, что он является членом большевистской партии, стрелявший солдат обыскал его карманы и нашел в них партийный билет. Рассказывают, что у него в глазах был ужас, когда он его увидел.
Раненого, но не убитого отнесли в больницу, где он чудесным образом выжил и через несколько недель появился в училище.
Эта ситуация изменила его как человека, он стал угрюмый и нелюдимый, и перестал интересоваться политикой. Стал выпивать и через несколько лет в конечном итоге спился.
