Проблемы политики памяти в Восточной Азии в конце XX – начале XXI века
Терентьев Антон Александрович,
преподаватель СПб ГБПОУ
«Колледж Водных ресурсов»
преподаватель СПб ГБПОУ
«Колледж Водных ресурсов»
Задачей данного эссе является характеристика исторической политики государств Восточной Азии, а именно Китайской Народной Республики, Японии и Республики Корея.[1] Как они взаимосвязаны и как влияют на отношения данных государств? Можно ли провести параллели с европейским опытом? В чем причины существующих проблем, и есть ли выход из них? Особенно остро они стоят сегодня в связи с изменениями в политической обстановке стран рассматриваемого региона: убийством корейского диктатора Пак Чон Хи в 1979 году, смертью японского императора Хирохито (Сёва) в 1989 году и китайского вождя Мао Цзэдуна в 1976 году – во всех трех случаях появились возможности для критического осмысления и использования прошлого. Фактически историческая политика государств Восточной Азии завязана вокруг событий, относящихся к концу XIX – первой половине ХХ века, периоду колониализма и Второй Мировой войны. Корейская и китайская основываются на борьбе с японским империализмом и милитаризмом, японская – на их отрицании и подчеркивании собственной миролюбивости. Отсюда вытекает множество проблем, связанных с разной интерпретацией этих событий в Корее, Японии и Китае. Ключевыми среди них, заслуживающими отдельного рассмотрения, являются конфликт вокруг признания Японией военных преступлений в обозначенный период, проблемы разрешения территориальных споров, а также споры вокруг учебников истории и образовательных программ.
Приступая к анализу указанных проблем, следует дать краткую характеристику особенностей политики памяти в каждом из государств на основе проведенных в этой области исследований.[2]
Итак, основными проблемными событиями в истории Китая являются иностранные вторжения 1840-1945 гг. (Опиумные воины, европейская интервенция, конфликты с Японией); гражданская война и провозглашение Китайской Народной Республики во главе с КПК 1 октября 1949 г.; культурная революция Мао Цзэдуна 1966-1976 гг.; политика реформ и открытости Дэн Сяопина с 1978 года. Главным здесь является вопрос о том, как представить прошлое, не поставив под сомнение легитимность верховенства правящей партии. Особенно ярко он проявился в дискуссии вокруг политики Мао Цзэдуна, так как власти было важно, чтобы критика вождя и его деятельности не переросла в критику социализма и существующего режима. Основой оценки здесь стала действующая по сей день установка «Главное – заслуги, ошибки – второстепенное». С ее помощью был достигнут компромисс в трактовках столь противоречивого периода китайской истории. Также было организовано пространство для критики, допустимой в случае признания того, что современный Китай обязан своим положением заслугам Мао и революции 1949 года.[3] Легитимации правящей партии способствует и использование революционного подхода к истории: Опиумные войны установили полуколониальное и полуфеодальное положение страны, революция Сунь Ятсена свергла его и установила демократический порядок, но не смогла спасти народ от внешней агрессии, и только благодаря победившему социалистическому режиму Китай независим и достиг современного успеха. Подчеркивание несостоятельности западных механизмов для китайских условий, повышенное внимание к истории Коммунистической партии Китая и противодействие ее очернению, воспитание в населении любви к партии и социализму превратили историю в «зеркало современности».
Казалось бы, в коммунистическом Китае, где партия регулирует и контролирует общественный и научный дискурс, подобно СССР, не может быть влиятельных альтернативных мнений и позиций. Тем не менее, это не так. Существует особое направление, «исторический нигилизм», призывающее рационально переосмыслить прошлое и переработать собственные ошибки. Главным образом, поддерживает его молодое поколение ученых, партийцев, интеллектуалов. Им принадлежат попытки написать историю без идеологических клише, продвинуть модернизационный подход к ее изучению,[4] а также прекратить обвинения иностранцев во всех китайских бедах и «посмотреть на себя» в целях саморефлексии.
Рассматривая ситуацию в Китае, невольно проводятся параллели с Россией: в обоих случаях имеют место санкции за «неуместные» высказывания, СМИ не играют значительной роли, большая часть дискуссий разворачивается в сети Интернет, а государством создаются квазиэкспертные сообщества и финансируются проводимые ими исследования. Но, обращаясь к конкретным примерам, возникают вопросы о том, насколько демократичен существующий российский режим, насколько открыто пространство для общественных дискуссий. Так, законопроект о запрете негативных высказываний о прошлом в Китае остался лишь законопроектом,[5] в то время как в России в 2014 году был принят известный закон Яровой о наказаниях за реабилитацию нацизма.[6] Другим показательным случаем является «наказание» китайского историка Юань Тэнфэя, который за публичное сравнение Мао Цзэдуна с Гитлером отделался лишь объяснениями и признанием собственной ошибки.[7] Таким образом, ситуацию в Китае вокруг обсуждения и осмысления прошлого можно назвать вполне компромиссной, что является не только результатом последовательной политики партии, но и «восточного» отношения как к истории, так и к старому поколению, основанному на глубоком уважении. Учитывать эту восточноазиатскую специфику, или, иными словами, ментальность, необходимо при анализе политики памяти стран данного региона. Особенно явно она проявляется себя в случае Японии, но прежде чем охарактеризовать ее, следует обратиться к Корее, как, в какой-то степени, к менее проблемной с точки зрения влияния на международные отношения в регионе.
Корейская политика памяти базируется на представлении страны и народа в роли жертвы. Казалось бы, что подобное позиционирование сходно с политикой некоторых европейских стран[8] ради легитимации этнической государственности, но здесь ее целью является и утверждение существующего социально-экономического строя, отличного от режима Северной Кореи. Разделенное, «противоестественное», положение страны является предметом дискуссий как в самой Корее, так и вне ее.[9] Так, с апелляцией к историческому прошлому (с VII по XX век Корея была единым государством), муссируются идеи о возможном объединении стран, ведущую роль в котором должен играть юг полуострова, хранитель древних традиций, совершивший при этом экономическое чудо и вытянувший государство из болота отсталости.[10] Но данные воззрения, ввиду современной ситуации, стоит отнести к разряду утопии, поэтому более важную роль в политике памяти здесь играет колониальный период корейской истории. Его оценки растекаются от «дней процветания», с акцентом на успешные реформы, проведенные японским колониальным правлением, до «геноцида корейского народа», с акцентом на японскую жесткость и зверства. Официальная же позиция власти выражается в поддержке памяти о корейском освободительном движении, обретении страной независимости, а также в требованиях к Японии признать несправедливость и жестокость существовавшего 35 лет оккупационного режима, одного из тяжелейших периодов корейской истории, когда родные язык, история, культура были под запретом, а вместо них насильно насаждалось «всё японское».[11] Токио дает подобные признания с большой неохотой.
Историческая политика Японии является главной причиной проблем и противоречий в отношениях трех государств. Современный вид она приобрела после смерти императора Хирохито, при котором и были совершены вменяемые государству в вину военные преступления. Так как фигура монарха является священной для японцев, при его жизни в стране не было возможности для активного обсуждения и осмысления прошлого. Кроме того, важно понимать, что в японской культуре отсутствует традиция «покаяния» за проступки своих предков, которые являются лишь объектом почитания и уважения. В связи с этим выдвижение претензий со стороны Кореи и Китая к Японии по поводу признания ее военных преступлений было встречено в японском обществе как оскорбление, с негодованием и непониманием. Кроме того, поражение Японии во Второй мировой войне, признание императора в том, что он не является «живым богом», привели к разрушению национальной идеи, поискам новых концепций, а также позиционированию себя как жертвы ядерных бомбардировок. Появившиеся со смертью императора дискуссии привели к расколу в обществе по поводу интерпретаций собственной колониально-империалистической эпохи. Ключевыми проблемами здесь стали оккупационный режим в Корее, военные преступления в ходе Второй Мировой войны: принуждение женщин к проституции («женщины для утех»), Нанкинская резня. С одной стороны, приносятся многочисленные извинения пострадавшим,[12] а, с другой, происходит отрицание вины и оправдание японских действий,[13] сводящих «признание» к нулю, вызывающие возмущение и недоверие со стороны мирового сообщества, особенно Кореи и Китая. В этой связи проводятся параллели между Японией и Германией: резня в Нанкине и женская проституция становятся восточным подобием Холокоста, с той лишь разницей, что Германия взяла на себя всю вину за преступления нацизма, раскаялась в них и компенсировала ущерб, а Япония упорно отвергает все призывы к покаянию, что является причиной обозначенных ниже конфликтов и проблем.
Территориальные споры
Пожалуй, самый шумный из этих конфликтов связан с японскими колониальными и военными захватами на континенте в XIX–XX веках. Начались они еще в 1894-1895 годах в ходе японо-китайской войны, когда японская армия захватила Ляодунский полуостров,[14] Тайвань и другие мелкие острова, включая группу Дяоюйдао (Сенкаку), а также в ходе русско-японской войны, когда Япония присвоила себе корейские островки Токто (Такэсима). Сегодня эти архипелаги являются предметом ожесточенных споров между тремя государствами, и значительным фактором, влияющим на отношения Токио с Сеулом и Пекином. В обоих случаях Япония считает эти территории своими,[15] что активно оспаривается ее соседями: и Корея, и Китай выдвигают свои права на острова, оправдывая это тем, что Япония незаконно присвоила их себе в прошлом. Так, столкновение на Дяоюйдао произошло в 2014 году, когда появились слухи о том, что Япония собирается национализировать острова, и превратить их в исключительную экономическую зону.[16] Китай же планировал разместить на них свою систему ПВО.[17] В связи с произошедшим конфликтом Пекин выступал с инициативой признать острова спорной территорией для организации обсуждения вопроса, но Токио до последнего отказывается пойти на компромисс, считая свои требования законными и обвиняя оппонента в «жадности». Все это предопределяет отсутствие каких-либо сдвигов в данном вопросе. Подобная же, безвыходная, ситуация наблюдается и по поводу положения островов Токто, де-факто принадлежащих Корее, считающей свои претензии на них бесспорными и, практически, священными,[18] а японские притязания кощунственным наследием колониального прошлого и имперского высокомерия. Несогласная с таким положением Япония издает учебное пособие, в котором учителям предписывается объяснять ученикам, что не только Итуруп, Кунашир и Шикотан являются японскими, но и Токто. Ответом на это стал временный отзыв корейского посла из Токио.
К числу «территориальных» проблем в данном регионе можно отнести и вопрос о названии Японского (с точки зрения Японии) или Восточного (с точки зрения Кореи) моря.[19] Японо-корейский спор могла бы разрешить Международная гидрографическая организация путем проведения двусторонних консультаций, но попытки Сеула провести их с Токио были безрезультатны. В чем причины такого упрямства Страны восходящего солнца? Возможно, в ее уверенности в исторической обоснованности сложившегося положения вещей, а также в особом отношении к прошлому: современный японец не должен нести ответственности за действия предыдущего поколения, поэтому с какой стати, ему отвечать на непрекращающиеся претензии со стороны своих соседей. В связи с этим решения данных проблем в ближайшем будущем не следует ожидать (тем более, отказ Японии от прав на острова в пользу, например, Кореи создаст прецедент для России и Китая). Тем не менее, неспособность установить диалог в отношениях с Сеулом и Пекином по данным вопросам является причиной высокой напряженности в регионе.[20]
Проблемы вокруг признания Японией военных преступлений
«Упрямству» Токио в деле разрешения территориальных конфликтов сопутствуют замеченные мировым сообществом попытки военного восстановления, а также попытки пересмотреть собственную историю в «благородном» ключе, что особенно сказывается на его отношениях с Пекином и Сеулом. Ни Китай, ни Корея не заинтересованы в том, чтобы Япония, к которой у них есть еще не удовлетворенные должным образом претензии, восстановилась в своих военных и «исторических» правах. [21]
По итогам Второй Мировой войны, Япония приняла конституцию, особой статьей которой оговаривается, что она не может использовать вооруженные силы для решения межгосударственных конфликтов, что налагает на нее существенные ограничения в плане ведения переговоров и статуса военного присутствия. В настоящий момент, как считают многие наблюдатели, власти Японии стараются изменить существующий статус-кво. Так, миротворческие операции ООН в Южном Судане и Сомали дали «шанс» Токио пересмотреть свои военные программы: участие японских миротворцев в данных операциях требует определенных сил по их вооружению, что, в свою очередь, ведет к несоблюдению послевоенных обязательств Японии.[22] Вопрос о военной реабилитации Японии появился и в ее отношениях с Кореей и Китаем, что вызывает у них беспокойство ввиду очевидных противоречий между ними.[23]
Масла в огонь в отношениях между странами Восточной Азии подливают и проблемы, связанные с оценками Японией собственного прошлого. Так, первой половине ХХ века, хотя Япония и не ставила себе цель осуществить геноцид, как это было у ее союзницы, но, тем не менее, во время военных вторжений она совершила чудовищные жестокости. Символом японских зверств стала резня в Нанкине 1937–1938 годов, ставшая центральным местом в политике памяти Китая.[24] Пострадала и Корея, в которой после превращения на 35 лет («потерянные годы») в японскую колонию в 1910 году началась активная политика японизации и искоренения национальной культуры, а также вывоз населения для выполнения полурабского труда в метрополии. После Второй мировой войны Япония выплатила Южной Корее крупную компенсацию в виде льготной помощи, которая во многом заложила основу южнокорейского экономического чуда, а массированные японские кредиты на крайне выгодных условиях инициировали фантастический подъем деловой активности и в китайской экономике. Несмотря на некоторые «компенсации» и Пекин, и Сеул дали понять, что не намерены закрывать глаза на попытки Токио избавиться от комплекса вины за прошедшую войну, тем более что в Японии, в отличие от Германии, не было проведено тотальной кампании «расставания с прошлым». Японская общественность категорически противостояла попыткам сравнения действий ее государства с преступлениями Третьего Рейха, что стало главным фактором раздражения в отношениях с Кореей и Китаем. Минувшие события в Токио считаются «ошибкой», но вовсе не преступлением: страна нерационально ввязалась в схватку, которую невозможно было выиграть. Кроме того, указывалась масса «объективных» причин, вынудивших Страну восходящего солнца начать боевые действия (например, американское нефтяное эмбарго).
В целом, и корейцы, и китайцы солидарны в том, что Токио до сих пор не раскаялся в совершенных им преступлениях и пытается снять себя ответственность за них. Этот факт в глазах мирового сообщества подтверждает регулярное посещение деятелями японского правительства храма Ясукуни.[25] Китай и Корея видят в этом не только как отход от признания Японией военных преступлений Второй Мировой войны, но и как сигнал об ужесточении внешнеполитического курса страны. Для корейцев же этот вопрос имеет особую важность, поскольку связан с тем, что в синтоистском храме, символе милитаризма, похоронены служившие в японских войсках корейцы (более 20 тысяч человек), что оскорбляет корейское общество и задевает национальную гордость.[26] В связи с этим, многие действия, совершаемые Японией, не имеют должного эффекта для «утешения» Кореи и Китая. К ним можно отнести уравнение в правах с японцами «дзайнити» (более 700 тысяч потомков корейцев, насильно переселенных в Японию),[27] создание в 1995 году Фонда женщин Азии, целью которого является решение болезненного и щепетильного вопроса о выплате компенсаций «женщинам для утех».[28] Также, каждый год, 15 августа, в годовщину японской капитуляции, японский император и премьер-министр выражают публичное раскаяние за преступления, совершенные по отношению к другим народам.
Таким образом, попытки Японии реабилитироваться в настоящем без признания собственных преступлений в прошлом являются причиной недоверия к ней ее соседей в регионе. Результатом этого является нежелание Пекина и Сеула допустить усиление военного и дипломатического влияния Токио. В связи с этим Корея и Китай постоянно заставляют соседа через силу каяться за прегрешения прошлого.[29] Так, попытки в 2005 году Японии получить место постоянного члена Совета Безопасности ООН были свернуты крупными демонстрациями в Китае под лозунгами «Помните о Нанкине!», «Долой японский милитаризм!», «Не дадим Японии перечеркнуть уроки истории!» В итоге Японию выставили перед всем миром как бывшего агрессора, не раскаявшегося в совершенных им преступлениях, не позволили повысить свой статус в ООН.
Споры вокруг учебников истории
Крупной причиной восточноазиатских противоречий, а также подтверждением желания Токио реабилитировать свое прошлое являются начавшиеся с 2001 года скандалы вокруг одобренного, несмотря на протесты Кореи и Китая, японскими властями, школьного учебника истории, «приукрасившего» роль Японии во Второй Мировой войне. Он был создан националистически настроенными членами «Общества по реформе учебников истории», утверждающими необходимость отказа «мазохистского подхода» к пониманию значения Японии накануне и во время Второй мировой войны. С этого времени историки и чиновники ведут между собой «битву за прошлое» и «правильную» интерпретацию национальной истории.[30] Среди основных его положений можно выделить то, что азиатские страны только выиграли от японского правления в предвоенные годы. Это правление, по мнению авторов учебника, подготовило их к независимости после колонизации западными странами. Кроме того, в нем подчеркивалась необходимость аннексии Кореи «для безопасности Японии» (хотя и признавалось существование вооруженного противостояния корейцев), скрывалась информация о системе «женщин для утех». Утверждения некоторых японских ученых о фабрикации данных о количестве жертв резни в Нанкине также нашли отражение в новом учебнике: «после штурма Нанкина в 1937 году было убито много людей». А война, которую Япония развязала в 1930-е годы, названа в пособии «Великой войной в Восточной Азии» ради создания «Великой азиатской зоны процветания».
В результате сообщения о разрешении издать в Японии новые учебники с неприемлемой для Китая и Кореи трактовкой истории немедленно вызывают очередные вспышки напряженности в отношениях.[31] В обеих странах заявили о том, что Япония прославляет свои военные преступления и искажает правду об исторических событиях.[32] Их требования заставили внести изменения в формулировки учебника, но это никак не изменило ситуации, и обвинения в адрес Токио продолжились. При этом Японии вновь постоянно ставится в пример Германия, которая тотально покаялась за прошлое и даже не помышляет о том, чтобы пересмотреть его и оправдать преступления нацизма.
Таким образом, учебники истории являются важным средством для создания коллективной национальной памяти, а конфликты вокруг них отражают стремление политиков контролировать память «своего» общества. При этом попытки Японии провести ревизию истории Второй мировой войны, наряду с использованием школьных учебников истории, как орудия политики и пропаганды, не являются уникальными: подобные примеры можно найти и в Прибалтике и Украине.
Заключение
Таким образом, на основании проведенного краткого анализа, можно сделать вывод о том, что историческая память является важным фактором в складывании отношений Японии, Китая и Кореи, определяющим важность преодоления проблем прошлого. Для всех трех государств период с конца XIX века до окончания Второй мировой войны является особым в плане его влияния на формирование национальных идентичностей и самовосприятие, а использование прошлого стало для них надежным средством консолидировать население вокруг правящих режимов. Японские, китайские и корейские лидеры регулярно проводят трехсторонние встречи, растут тенденции к экономической интеграции, которой способствуют большие объемы торговых и инвестиционных связей. Так, проводятся консультации о перспективах создания общей экономической зоны. Однако конструктивный диалог затруднен постоянно возникающими конфликтами по поводу прошлого – требованиями Пекина и Сеула к Токио раскаяться в совершенных им преступлениях, – существование противоположенных подходов к интерпретации исторических событий дает основания полагать, что их разрешение займет длительное время. Застарелые обиды Китая и Кореи и нежелание Японии принести извинения препятствуют преодолению разногласию по широкому кругу проблем. Но так ли виноват в этом Токио? На первый взгляд, отрицание или замалчивание фактов прошлого привели к антияпонским демонстрациям в Китае, демонтажу советских памятников в Эстонии, попыткам реабилитации УПА в Украине, тенденциозному переписыванию учебников истории – все это является хорошим поводом подумать о том, к чему может привести отказ от покаяния, ревизия и фальсификация истории (точно не к общественному примирению). Но, кому и перед кем извиняется? Мужчины могут извиняться перед женщинами. Колониалисты могут извиняться перед колонизированными. Убийцы могут извиняться перед убитыми. Имеет ли большое значение заложенная Вилли Брантом практика принесения извинений? Посещает ли японец храм Ясукуни ради того, чтобы прославить военных преступников? Или же лишь для того чтобы отдать честь воинскому духу своих предков, чей культ так силен в странах Восточной Азии? Почему же этого не понимают Корея и Китай. Ключевой проблемой в отношениях трех государств является неспособность, или нежелание, вести диалог, искать компромиссы и вызванные этим «обидчивые» реакции на действия друг друга.
Европейский университет в Санкт-Петербурге
2014
Приступая к анализу указанных проблем, следует дать краткую характеристику особенностей политики памяти в каждом из государств на основе проведенных в этой области исследований.[2]
Итак, основными проблемными событиями в истории Китая являются иностранные вторжения 1840-1945 гг. (Опиумные воины, европейская интервенция, конфликты с Японией); гражданская война и провозглашение Китайской Народной Республики во главе с КПК 1 октября 1949 г.; культурная революция Мао Цзэдуна 1966-1976 гг.; политика реформ и открытости Дэн Сяопина с 1978 года. Главным здесь является вопрос о том, как представить прошлое, не поставив под сомнение легитимность верховенства правящей партии. Особенно ярко он проявился в дискуссии вокруг политики Мао Цзэдуна, так как власти было важно, чтобы критика вождя и его деятельности не переросла в критику социализма и существующего режима. Основой оценки здесь стала действующая по сей день установка «Главное – заслуги, ошибки – второстепенное». С ее помощью был достигнут компромисс в трактовках столь противоречивого периода китайской истории. Также было организовано пространство для критики, допустимой в случае признания того, что современный Китай обязан своим положением заслугам Мао и революции 1949 года.[3] Легитимации правящей партии способствует и использование революционного подхода к истории: Опиумные войны установили полуколониальное и полуфеодальное положение страны, революция Сунь Ятсена свергла его и установила демократический порядок, но не смогла спасти народ от внешней агрессии, и только благодаря победившему социалистическому режиму Китай независим и достиг современного успеха. Подчеркивание несостоятельности западных механизмов для китайских условий, повышенное внимание к истории Коммунистической партии Китая и противодействие ее очернению, воспитание в населении любви к партии и социализму превратили историю в «зеркало современности».
Казалось бы, в коммунистическом Китае, где партия регулирует и контролирует общественный и научный дискурс, подобно СССР, не может быть влиятельных альтернативных мнений и позиций. Тем не менее, это не так. Существует особое направление, «исторический нигилизм», призывающее рационально переосмыслить прошлое и переработать собственные ошибки. Главным образом, поддерживает его молодое поколение ученых, партийцев, интеллектуалов. Им принадлежат попытки написать историю без идеологических клише, продвинуть модернизационный подход к ее изучению,[4] а также прекратить обвинения иностранцев во всех китайских бедах и «посмотреть на себя» в целях саморефлексии.
Рассматривая ситуацию в Китае, невольно проводятся параллели с Россией: в обоих случаях имеют место санкции за «неуместные» высказывания, СМИ не играют значительной роли, большая часть дискуссий разворачивается в сети Интернет, а государством создаются квазиэкспертные сообщества и финансируются проводимые ими исследования. Но, обращаясь к конкретным примерам, возникают вопросы о том, насколько демократичен существующий российский режим, насколько открыто пространство для общественных дискуссий. Так, законопроект о запрете негативных высказываний о прошлом в Китае остался лишь законопроектом,[5] в то время как в России в 2014 году был принят известный закон Яровой о наказаниях за реабилитацию нацизма.[6] Другим показательным случаем является «наказание» китайского историка Юань Тэнфэя, который за публичное сравнение Мао Цзэдуна с Гитлером отделался лишь объяснениями и признанием собственной ошибки.[7] Таким образом, ситуацию в Китае вокруг обсуждения и осмысления прошлого можно назвать вполне компромиссной, что является не только результатом последовательной политики партии, но и «восточного» отношения как к истории, так и к старому поколению, основанному на глубоком уважении. Учитывать эту восточноазиатскую специфику, или, иными словами, ментальность, необходимо при анализе политики памяти стран данного региона. Особенно явно она проявляется себя в случае Японии, но прежде чем охарактеризовать ее, следует обратиться к Корее, как, в какой-то степени, к менее проблемной с точки зрения влияния на международные отношения в регионе.
Корейская политика памяти базируется на представлении страны и народа в роли жертвы. Казалось бы, что подобное позиционирование сходно с политикой некоторых европейских стран[8] ради легитимации этнической государственности, но здесь ее целью является и утверждение существующего социально-экономического строя, отличного от режима Северной Кореи. Разделенное, «противоестественное», положение страны является предметом дискуссий как в самой Корее, так и вне ее.[9] Так, с апелляцией к историческому прошлому (с VII по XX век Корея была единым государством), муссируются идеи о возможном объединении стран, ведущую роль в котором должен играть юг полуострова, хранитель древних традиций, совершивший при этом экономическое чудо и вытянувший государство из болота отсталости.[10] Но данные воззрения, ввиду современной ситуации, стоит отнести к разряду утопии, поэтому более важную роль в политике памяти здесь играет колониальный период корейской истории. Его оценки растекаются от «дней процветания», с акцентом на успешные реформы, проведенные японским колониальным правлением, до «геноцида корейского народа», с акцентом на японскую жесткость и зверства. Официальная же позиция власти выражается в поддержке памяти о корейском освободительном движении, обретении страной независимости, а также в требованиях к Японии признать несправедливость и жестокость существовавшего 35 лет оккупационного режима, одного из тяжелейших периодов корейской истории, когда родные язык, история, культура были под запретом, а вместо них насильно насаждалось «всё японское».[11] Токио дает подобные признания с большой неохотой.
Историческая политика Японии является главной причиной проблем и противоречий в отношениях трех государств. Современный вид она приобрела после смерти императора Хирохито, при котором и были совершены вменяемые государству в вину военные преступления. Так как фигура монарха является священной для японцев, при его жизни в стране не было возможности для активного обсуждения и осмысления прошлого. Кроме того, важно понимать, что в японской культуре отсутствует традиция «покаяния» за проступки своих предков, которые являются лишь объектом почитания и уважения. В связи с этим выдвижение претензий со стороны Кореи и Китая к Японии по поводу признания ее военных преступлений было встречено в японском обществе как оскорбление, с негодованием и непониманием. Кроме того, поражение Японии во Второй мировой войне, признание императора в том, что он не является «живым богом», привели к разрушению национальной идеи, поискам новых концепций, а также позиционированию себя как жертвы ядерных бомбардировок. Появившиеся со смертью императора дискуссии привели к расколу в обществе по поводу интерпретаций собственной колониально-империалистической эпохи. Ключевыми проблемами здесь стали оккупационный режим в Корее, военные преступления в ходе Второй Мировой войны: принуждение женщин к проституции («женщины для утех»), Нанкинская резня. С одной стороны, приносятся многочисленные извинения пострадавшим,[12] а, с другой, происходит отрицание вины и оправдание японских действий,[13] сводящих «признание» к нулю, вызывающие возмущение и недоверие со стороны мирового сообщества, особенно Кореи и Китая. В этой связи проводятся параллели между Японией и Германией: резня в Нанкине и женская проституция становятся восточным подобием Холокоста, с той лишь разницей, что Германия взяла на себя всю вину за преступления нацизма, раскаялась в них и компенсировала ущерб, а Япония упорно отвергает все призывы к покаянию, что является причиной обозначенных ниже конфликтов и проблем.
Территориальные споры
Пожалуй, самый шумный из этих конфликтов связан с японскими колониальными и военными захватами на континенте в XIX–XX веках. Начались они еще в 1894-1895 годах в ходе японо-китайской войны, когда японская армия захватила Ляодунский полуостров,[14] Тайвань и другие мелкие острова, включая группу Дяоюйдао (Сенкаку), а также в ходе русско-японской войны, когда Япония присвоила себе корейские островки Токто (Такэсима). Сегодня эти архипелаги являются предметом ожесточенных споров между тремя государствами, и значительным фактором, влияющим на отношения Токио с Сеулом и Пекином. В обоих случаях Япония считает эти территории своими,[15] что активно оспаривается ее соседями: и Корея, и Китай выдвигают свои права на острова, оправдывая это тем, что Япония незаконно присвоила их себе в прошлом. Так, столкновение на Дяоюйдао произошло в 2014 году, когда появились слухи о том, что Япония собирается национализировать острова, и превратить их в исключительную экономическую зону.[16] Китай же планировал разместить на них свою систему ПВО.[17] В связи с произошедшим конфликтом Пекин выступал с инициативой признать острова спорной территорией для организации обсуждения вопроса, но Токио до последнего отказывается пойти на компромисс, считая свои требования законными и обвиняя оппонента в «жадности». Все это предопределяет отсутствие каких-либо сдвигов в данном вопросе. Подобная же, безвыходная, ситуация наблюдается и по поводу положения островов Токто, де-факто принадлежащих Корее, считающей свои претензии на них бесспорными и, практически, священными,[18] а японские притязания кощунственным наследием колониального прошлого и имперского высокомерия. Несогласная с таким положением Япония издает учебное пособие, в котором учителям предписывается объяснять ученикам, что не только Итуруп, Кунашир и Шикотан являются японскими, но и Токто. Ответом на это стал временный отзыв корейского посла из Токио.
К числу «территориальных» проблем в данном регионе можно отнести и вопрос о названии Японского (с точки зрения Японии) или Восточного (с точки зрения Кореи) моря.[19] Японо-корейский спор могла бы разрешить Международная гидрографическая организация путем проведения двусторонних консультаций, но попытки Сеула провести их с Токио были безрезультатны. В чем причины такого упрямства Страны восходящего солнца? Возможно, в ее уверенности в исторической обоснованности сложившегося положения вещей, а также в особом отношении к прошлому: современный японец не должен нести ответственности за действия предыдущего поколения, поэтому с какой стати, ему отвечать на непрекращающиеся претензии со стороны своих соседей. В связи с этим решения данных проблем в ближайшем будущем не следует ожидать (тем более, отказ Японии от прав на острова в пользу, например, Кореи создаст прецедент для России и Китая). Тем не менее, неспособность установить диалог в отношениях с Сеулом и Пекином по данным вопросам является причиной высокой напряженности в регионе.[20]
Проблемы вокруг признания Японией военных преступлений
«Упрямству» Токио в деле разрешения территориальных конфликтов сопутствуют замеченные мировым сообществом попытки военного восстановления, а также попытки пересмотреть собственную историю в «благородном» ключе, что особенно сказывается на его отношениях с Пекином и Сеулом. Ни Китай, ни Корея не заинтересованы в том, чтобы Япония, к которой у них есть еще не удовлетворенные должным образом претензии, восстановилась в своих военных и «исторических» правах. [21]
По итогам Второй Мировой войны, Япония приняла конституцию, особой статьей которой оговаривается, что она не может использовать вооруженные силы для решения межгосударственных конфликтов, что налагает на нее существенные ограничения в плане ведения переговоров и статуса военного присутствия. В настоящий момент, как считают многие наблюдатели, власти Японии стараются изменить существующий статус-кво. Так, миротворческие операции ООН в Южном Судане и Сомали дали «шанс» Токио пересмотреть свои военные программы: участие японских миротворцев в данных операциях требует определенных сил по их вооружению, что, в свою очередь, ведет к несоблюдению послевоенных обязательств Японии.[22] Вопрос о военной реабилитации Японии появился и в ее отношениях с Кореей и Китаем, что вызывает у них беспокойство ввиду очевидных противоречий между ними.[23]
Масла в огонь в отношениях между странами Восточной Азии подливают и проблемы, связанные с оценками Японией собственного прошлого. Так, первой половине ХХ века, хотя Япония и не ставила себе цель осуществить геноцид, как это было у ее союзницы, но, тем не менее, во время военных вторжений она совершила чудовищные жестокости. Символом японских зверств стала резня в Нанкине 1937–1938 годов, ставшая центральным местом в политике памяти Китая.[24] Пострадала и Корея, в которой после превращения на 35 лет («потерянные годы») в японскую колонию в 1910 году началась активная политика японизации и искоренения национальной культуры, а также вывоз населения для выполнения полурабского труда в метрополии. После Второй мировой войны Япония выплатила Южной Корее крупную компенсацию в виде льготной помощи, которая во многом заложила основу южнокорейского экономического чуда, а массированные японские кредиты на крайне выгодных условиях инициировали фантастический подъем деловой активности и в китайской экономике. Несмотря на некоторые «компенсации» и Пекин, и Сеул дали понять, что не намерены закрывать глаза на попытки Токио избавиться от комплекса вины за прошедшую войну, тем более что в Японии, в отличие от Германии, не было проведено тотальной кампании «расставания с прошлым». Японская общественность категорически противостояла попыткам сравнения действий ее государства с преступлениями Третьего Рейха, что стало главным фактором раздражения в отношениях с Кореей и Китаем. Минувшие события в Токио считаются «ошибкой», но вовсе не преступлением: страна нерационально ввязалась в схватку, которую невозможно было выиграть. Кроме того, указывалась масса «объективных» причин, вынудивших Страну восходящего солнца начать боевые действия (например, американское нефтяное эмбарго).
В целом, и корейцы, и китайцы солидарны в том, что Токио до сих пор не раскаялся в совершенных им преступлениях и пытается снять себя ответственность за них. Этот факт в глазах мирового сообщества подтверждает регулярное посещение деятелями японского правительства храма Ясукуни.[25] Китай и Корея видят в этом не только как отход от признания Японией военных преступлений Второй Мировой войны, но и как сигнал об ужесточении внешнеполитического курса страны. Для корейцев же этот вопрос имеет особую важность, поскольку связан с тем, что в синтоистском храме, символе милитаризма, похоронены служившие в японских войсках корейцы (более 20 тысяч человек), что оскорбляет корейское общество и задевает национальную гордость.[26] В связи с этим, многие действия, совершаемые Японией, не имеют должного эффекта для «утешения» Кореи и Китая. К ним можно отнести уравнение в правах с японцами «дзайнити» (более 700 тысяч потомков корейцев, насильно переселенных в Японию),[27] создание в 1995 году Фонда женщин Азии, целью которого является решение болезненного и щепетильного вопроса о выплате компенсаций «женщинам для утех».[28] Также, каждый год, 15 августа, в годовщину японской капитуляции, японский император и премьер-министр выражают публичное раскаяние за преступления, совершенные по отношению к другим народам.
Таким образом, попытки Японии реабилитироваться в настоящем без признания собственных преступлений в прошлом являются причиной недоверия к ней ее соседей в регионе. Результатом этого является нежелание Пекина и Сеула допустить усиление военного и дипломатического влияния Токио. В связи с этим Корея и Китай постоянно заставляют соседа через силу каяться за прегрешения прошлого.[29] Так, попытки в 2005 году Японии получить место постоянного члена Совета Безопасности ООН были свернуты крупными демонстрациями в Китае под лозунгами «Помните о Нанкине!», «Долой японский милитаризм!», «Не дадим Японии перечеркнуть уроки истории!» В итоге Японию выставили перед всем миром как бывшего агрессора, не раскаявшегося в совершенных им преступлениях, не позволили повысить свой статус в ООН.
Споры вокруг учебников истории
Крупной причиной восточноазиатских противоречий, а также подтверждением желания Токио реабилитировать свое прошлое являются начавшиеся с 2001 года скандалы вокруг одобренного, несмотря на протесты Кореи и Китая, японскими властями, школьного учебника истории, «приукрасившего» роль Японии во Второй Мировой войне. Он был создан националистически настроенными членами «Общества по реформе учебников истории», утверждающими необходимость отказа «мазохистского подхода» к пониманию значения Японии накануне и во время Второй мировой войны. С этого времени историки и чиновники ведут между собой «битву за прошлое» и «правильную» интерпретацию национальной истории.[30] Среди основных его положений можно выделить то, что азиатские страны только выиграли от японского правления в предвоенные годы. Это правление, по мнению авторов учебника, подготовило их к независимости после колонизации западными странами. Кроме того, в нем подчеркивалась необходимость аннексии Кореи «для безопасности Японии» (хотя и признавалось существование вооруженного противостояния корейцев), скрывалась информация о системе «женщин для утех». Утверждения некоторых японских ученых о фабрикации данных о количестве жертв резни в Нанкине также нашли отражение в новом учебнике: «после штурма Нанкина в 1937 году было убито много людей». А война, которую Япония развязала в 1930-е годы, названа в пособии «Великой войной в Восточной Азии» ради создания «Великой азиатской зоны процветания».
В результате сообщения о разрешении издать в Японии новые учебники с неприемлемой для Китая и Кореи трактовкой истории немедленно вызывают очередные вспышки напряженности в отношениях.[31] В обеих странах заявили о том, что Япония прославляет свои военные преступления и искажает правду об исторических событиях.[32] Их требования заставили внести изменения в формулировки учебника, но это никак не изменило ситуации, и обвинения в адрес Токио продолжились. При этом Японии вновь постоянно ставится в пример Германия, которая тотально покаялась за прошлое и даже не помышляет о том, чтобы пересмотреть его и оправдать преступления нацизма.
Таким образом, учебники истории являются важным средством для создания коллективной национальной памяти, а конфликты вокруг них отражают стремление политиков контролировать память «своего» общества. При этом попытки Японии провести ревизию истории Второй мировой войны, наряду с использованием школьных учебников истории, как орудия политики и пропаганды, не являются уникальными: подобные примеры можно найти и в Прибалтике и Украине.
Заключение
Таким образом, на основании проведенного краткого анализа, можно сделать вывод о том, что историческая память является важным фактором в складывании отношений Японии, Китая и Кореи, определяющим важность преодоления проблем прошлого. Для всех трех государств период с конца XIX века до окончания Второй мировой войны является особым в плане его влияния на формирование национальных идентичностей и самовосприятие, а использование прошлого стало для них надежным средством консолидировать население вокруг правящих режимов. Японские, китайские и корейские лидеры регулярно проводят трехсторонние встречи, растут тенденции к экономической интеграции, которой способствуют большие объемы торговых и инвестиционных связей. Так, проводятся консультации о перспективах создания общей экономической зоны. Однако конструктивный диалог затруднен постоянно возникающими конфликтами по поводу прошлого – требованиями Пекина и Сеула к Токио раскаяться в совершенных им преступлениях, – существование противоположенных подходов к интерпретации исторических событий дает основания полагать, что их разрешение займет длительное время. Застарелые обиды Китая и Кореи и нежелание Японии принести извинения препятствуют преодолению разногласию по широкому кругу проблем. Но так ли виноват в этом Токио? На первый взгляд, отрицание или замалчивание фактов прошлого привели к антияпонским демонстрациям в Китае, демонтажу советских памятников в Эстонии, попыткам реабилитации УПА в Украине, тенденциозному переписыванию учебников истории – все это является хорошим поводом подумать о том, к чему может привести отказ от покаяния, ревизия и фальсификация истории (точно не к общественному примирению). Но, кому и перед кем извиняется? Мужчины могут извиняться перед женщинами. Колониалисты могут извиняться перед колонизированными. Убийцы могут извиняться перед убитыми. Имеет ли большое значение заложенная Вилли Брантом практика принесения извинений? Посещает ли японец храм Ясукуни ради того, чтобы прославить военных преступников? Или же лишь для того чтобы отдать честь воинскому духу своих предков, чей культ так силен в странах Восточной Азии? Почему же этого не понимают Корея и Китай. Ключевой проблемой в отношениях трех государств является неспособность, или нежелание, вести диалог, искать компромиссы и вызванные этим «обидчивые» реакции на действия друг друга.
Европейский университет в Санкт-Петербурге
2014
[1] Историческая политика Корейской Народно-Демократической Республики будет рассмотрена в меньшей степени ввиду не только закрытости данного государства для внешнего мира, но и вызванным ей недостатком информации о ней. Кроме того, Северная Корея явно выделяется среди стран Восточной Азии, политики памяти которых, как будет показано, достаточно похожи и взаимосвязаны. Представляется, что более разумным было бы рассмотреть ее особенности отдельно.
[2] Кингстон Дж. Политические оценки прошлого в современной Японии // Историческая политика в 21 веке. М., 2002, с. 543-593; Борох О., Ломанов А. Возвращение Небесного повеления // Там же, с. 594-642; Борох О. Дискуссия о переосмыслении реформ // Духовная культура Китая. Т. 5, М., 2009; Борох О., Ломанов А. Скромное обаяние Китая // Pro et Contra, 2007, № 6. Доступ: http://polit.ru/article/2008/04/07/china/; Молодяков В. Э. Историческая память японцев // Япония, 2008, вып. 37. Доступ: http://cyberleninka.ru/article/n/istoricheskaya-pamyat-yapontsev; Seo J. Historical Memories as Social-Political Processes: East Asian Examples // GEMC Journal, 2010, №2. Доступ: http://www.law.tohoku.ac.jp/gcoe/wp-content/uploads/2010/03/gemc_02_cate3_31.pdf
[3] Кроме того, данная схема своей универсальностью и нейтральностью в высокой степени консолидировала общество, что является удачным примером для исторической политики других стран. Ведь к чему привело развенчание культа личности И. В. Сталина в СССР? До сих пор он является предметом ожесточенных споров и неоднозначных оценок, результатом чего стала проблема сталинизма, преодолеть которую Россия все еще не может. Возможно ли было избежать такой ситуации? Китайский опыт говорит, что возможно (безусловно, с большими оговорками по поводу высокой степени идиологизированности китайского общества) Напоминание о заслугах Мао помогает современным властям поддерживать в обществе консенсус в интересах дальнейших преобразований.
[4] Для него характерна концепция «прощания с революцией»: революционные движения с XIX века замедлили развитие Китая. Другими словами, вместо того, чтобы устраивать перевороты, нужно было упорно трудиться. В связи с этим возымело место отрицание полуколониального характера Китая XIX века, и утверждение его полукапиталистической природы. Если первое выдержало партийную «цензуру», то более радикальные второе уже нет. Причина этого кроется в том, что отказ от признания полуколониального положения Китая поставил бы под сомнение освободительный характер революции Сунь Ятсена, ее патриотическую борьбу против западного империализма, а значит и поставил бы под сомнение легитимность существующего режима.
[5] Проект закона Цюаньюй о наказаниях за изменнические высказывания был инициирован в 2007 году, но так и не вступил в силу.
[6] Подобное негативное явление характерно не только для России, но и для других европейских государств, например Австрии («запретительный закон», предусматривающий уголовную ответственность за отрицание нацистского геноцида и за приверженность идеям национал-социализма), Германии (подобные же запреты на использование нацисткой символики и оправдания преступлений нацизма), Польше (ответственность для лиц, отрицающих преступления нацизма и коммунизма).
[7] Другое дело – распространенная практика, например, отстранения от должностей в Европе и России. Здесь можно вспомнить и уход в отставку председателя бундестага ФРГ Филиппа Йеннингера за «неправильные слова» о нацистском прошлом Германии или увольнение профессора МГИМО Андрея Зубова за высказывания о российской политике в Украине.
[8] Как Корея является жертвой японского империализма, так, например, Эстония является жертвой тоталитаризма.
[9] Из всех стран, разделенных в результате Второй мировой войны, стремление к объединению наиболее сильно проявляется у корейцев, в Китае идея единого государства всегда размывалась ввиду различий между населявшими его народами.
[10] Здесь уже начинаются споры с Китаем, заявляющим о некорейской природе древнего государства Когурё, занимавшего до VII века северную часть полуострова, ставящей под сомнение «претензии» Южной Кореи на Северную и привязывающие последнюю к Китаю. Кроме того, стремление подчеркнуть длительную историю корейского единства связано с желанием выделить Корею среди других «разделенных» стран, особенно в ходе Второй мировой войны: «Германия была объединенным государством на протяжении всего семидесяти лет своей истории… Для народа Кореи, ныне разделенной на Северную и Южную Корею, было бы вполне естественно попытаться восстановить свое национальное единство, ибо корейцы – это нация, обладающая древними культурными традициями». Именно попирание северокорейцами «древних традиций» является рычагом, легитимирующим особое положение юга полуострова, придающим ему особую миссию в деле «спасения» севера и предоставления ему возможности вкусить «блага свободы и цивилизации». (См. Park Chung Hee. Korea Reborn: A Model for Development. Prentice Hall, 1979. Доступ: http://www.academia.edu/4228644/Park_Chung_Hee_Korea_reborn)
[11] В связи с этим японофобия в Корее в форме памяти о колониальном прошлом по принципу «не забудем, не простим» не просто является политически корректной, но входит в канон государственной исторической политики.
[12] Как «вербальные» акты «раскаяния» политиков (в том числе со стороны нового императора Акихито), например, признание «женского рабства» преступлением против человечества, так и правовое признание прав корейцев, живущих в Японии, материальные компенсации пострадавшим от системы «женщин для утех» со стороны некоторых японских компаний (например, Мицубиси).
[13] В среде консерваторов и националистов указываются положительные стороны колониального господства Японии в Корее (способствовало модернизации полуострова), оправдываются действия Японии во время Второй Мировой войны как исполнительницы миссии по освобождению азиатов от западного империализма и прочее.
[14] Кстати, в это время произошло первое взятие японцами Порт-Артура (второе, как известно, в ходе русско-японской войны), отличившееся особой жестокостью японских солдат. Уже тогда западные журналисты охарактеризовали его не иначе как «массовой резней» местных жителей (правда, она якобы была местью за пытки, учиненные китайцами над военнопленными). Данный эпизод также может стать одним из объектов политики памяти Китая.
[15] В число «исконно» японских территорий входят и Южные Курильские острова, что также отрицательно влияет на состояние русско-японских отношений
[16] Установленная в соответствии с Конвенцией ООН по морскому праву часть моря (не более 200 морских миль от суши), на которой владеющее ей государство имеет преимущества в сфере добычи ресурсов. В связи с этим, кому принадлежат данные острова, тот и сможет распоряжаться находящимися здесь ресурсами.
[17] Кроме этого, в 2010 году произошел арест капитана рыболовного траулера, таранившего два судна японской береговой охраны, что также вызвало серьезный кризис в двусторонних отношениях. См. Сакоян А. Япония: спорные острова. Доступ: http://polit.ru/article/2014/01/10/japan_islands/
[18] Опять-таки с помощью ссылок на то, что острова принадлежали Корейскому государству с незапамятных времен.
[19] Скандал по этому поводу случился между Сеулом и Токио на Олимпиаде в Пекине: на церемонии ее закрытия транслировалась гигантская карта мира, на которой злополучное море было обозначено как «Японское». Южная Корея немедленно направила официальный протест Китаю. По мнению Сеула, термин «Японское море» Токио навязал миру на волне своих колониальных захватов в Восточной Азии.
[20] Апелляции каждой из сторон к тому, что определенная территория принадлежит ей исторически, могут стать поводом для в той, или иной мере насильственной передачи островов из-под юрисдикции одного государства другому, а также для оправдания этой передачи (как вышло, например, с Крымом).
[21] Schwartz L. Competition and Confrontation in the East China Sea and the Implications for U.S. Policy (Roundtable, 2014). Доступ: http://www.nbr.org/research/activity.aspx?id=398
[22] Taylor J., Walsh M. UN Operations in Africa Provide a Mechanism for Japan’s Military Normalization Agenda. Доступ: http://www.nbr.org/research/activity.aspx?id=392
[23] Kyodo. South Korea to return ammunition provided by Japan // Japan Times, 201 Доступ: http://www.japantimes.co.jp/news/2013/12/27/national/south-korea-to-return-ammunition-provided-by-japan; Xinhua. China concerned about Japan's army building up // China Daily, 2013. Доступ: http://usa.chinadaily.com.cn/china/2013-09/14/content_16969530.htm
[24] По разным данным в ее результате было убито от 200 до 400 тысяч человек. По китайским данным в результате японской агрессии в Китае с 1930-х по 1945-й было убито около 35 миллионов человек.
[25] Святилище, заполненное военными памятниками, включает в себя богатое хранилище старой боевой техники. В целом его можно охарактеризовать как музей боевой славы императорских вооруженных сил. Сюда были помещены списки повешенных после Токийского трибунала военных преступников в качестве героев, погибших з
